12 сент. 2011 г.

«Факультет ненужных вещей». Сценическая версия от Михаила Левитина

Bookmark and Share

Я очень волновалась перед спектаклем «Меня убить хотели эти суки» Московского театра «Эрмитаж».

Во-первых, когда-то роман Юрия Домбровского «Факультет ненужных вещей» произвел на меня очень сильное впечатление, он заставлял задумываться и думать, при этом кафкианские мотивы романа порождали ощущение головокружения при чтении, наверное, это были ощущения собаки, попавшей под колесо огромной машины, и колесо уже затянуло, вырваться невозможно, и собаке во всем этом ужасе приходится все чувствовать, от этого не сбежать, и вдруг случается чудо в небесной канцелярии, и собака выезжает из-под колеса живая, почти целая, с массой впечатлений и накопленных переживаний. История о том, как историк Зыбин Георгий Николаевич оказался в застенках НКВД, как он пытался понять, в чем его обвиняют, как он выживал в карцерах, как боролся за свою честь на допросах, и как потом его отпустили на свободу оттуда, откуда практически никто на свободу уже не выходил, Юрием Домбровским была написана как практически автобиографичная, у него был большой опыт попадания в застенки НКВД, он четыре раза, начиная с 1933 года, арестовывался, отпускался, снова арестовывался, отбывал срок в лагерях, потом смог вернуться в Москву. Первая часть романа – «Хранитель древностей» – вышла в 1964 году, а вторая, завершающая – «Факультет ненужных вещей» – первый раз увидела свет в Париже в 1978 году, а на русском языке – только в1988 году, в журнале «Новый мир». Публикация в Париже могла бы дорого обойтись автору и, возможно, закончилась бы пятой отсидкой, но Домбровский был сильно избит на улице вечером и скончался через полтора месяца вследствие травм от побоев, и КГБ не успел принять меры по его перевоспитанию еще раз. Роман написан Домбровским с таким сопереживанием, с такой любовью и нежностью, с такой ненавистью к несвободе – он заслуживает уважительной инсценировки, а это сейчас встречается нечасто.

Во-вторых, Михаил Левитин родом из Одессы, и он, по его словам, не приезжал сюда со своими спектаклями, потому что это очень большая ответственность – выступать в театре, в котором он когда-то начинал трудовую жизнь рабочим сцены. Проще говоря, он «боялся». Ну, может, не зря.

Начнём с оформления сцены. Художник-постановщик спектакля – Сергей Бархин. Именно благодаря ему мы погружаемся в очень «правильную» атмосферу. Выгородка сцены сделана из металлических склепанных листов, и двери, двери… «Очень странное место», – как сказала бы Алиса Линделл… Очень ярко выраженное место. Двери, открываемые людьми и просто – сквозняками. Металлические двери, которые при захлопывании издают очень тоскливый безнадёжный звук – звук казённого учреждения. Домашние уютные двери так не захлопываются… Металлический же бак с водой – краник сбоку, помните, были такие во времена СССР… Две огромные кучи яблок, красных, сочных, наверное, потому что действие происходит в Алма-Ате. Жаль, что мало обыгрываются. Песочные горки с воткнутыми в них лопатами: то ли что-то в них будут закапывать, то ли, наоборот, раскопки и поиски чего-то будут перед нами. Тоже мало обыгрывались. Но как видеоряд – работает. Потому что Бархину удалось поймать неуютность пространства и абсурдность соединения несоединяемых вещей в стране, где так много ненужных вещей, древностей: чести, верности, любви.

Музыка Владимира Дашкевича. Песня «Чарли Чаплин» на стихи Осипа Мандельштама, использованная для музыкального оформления спектакля (ею начинается, ею и заканчивается спектакль) сама по себе очень законченна, но мне она показалась песней вне того времени, она «не оттуда», немного мешает своей «современностью», как-то очень «в лоб».

Не все зрители смогли выдержать четырёхчасовой марафон спектакля. Жаль. Михаил Левитин перед спектаклем предупредил о том, что спектакль идёт долго, и бывает, что люди уходят, не досмотрев. Но если зрителей будет волновать то, что происходит на сцене, они не сбегут. Проблема, возможно в том, что спектакль смотрится сложно из-за эмоциональной перегруженности первого действия. Но там по-другому и нельзя. Нельзя без эмоций и перегруженности. Рассказывать о кошмарах следствия в эпоху «большого террора» без эмоций невозможно. И, на мой взгляд, от зрителя в театре всё-таки стоит ожидать сопереживания и работы души, не всегда же жизнь сплошная красивая сказка, можно и поработать над собой. Или всё это уже становится «ненужными вещами»? Большинство зрителей в зале не читало книг Домбровского, увы. И хочется верить, что после просмотра спектакля у романа появятся новые читатели и поклонники. Поэтому от лица тех, кто остался на второе действие, говорю «спасибо» Михаилу Левитину за сценическую версию романа, Юрий Домбровский это заслужил.

Конечно же, Михаил Филиппов, исполняющий в спектакле две роли (Романа Львовича Штерна и Якова Абрамовича Неймана), запоминается больше всех остальных актёров. Это очень качественная работа. Филиппов изобретателен и не ленив на сцене, на него всегда было интересно смотреть. Он умеет работать с партнёрами, умеет находить контакт с залом. Глядя на его работу, начинаешь понимать, что такое классность профессиональной актёрской работы. И при этом игра Филиппова свежа и не высокомерна.

Герои Михаила Филиппова – братья, работающие в органах следствия и прокуратуры и попавшие в скользкую ситуацию, когда один из них оказывается замешан в раздуваемом деле, а другому приходится это дело расследовать. Очень понравилось, как были сыграны диалоги братьев – на грани сумасшествия, смотрелись на одном дыхании. Изящная работа. Почти ювелирная.

Главный герой – Георгий Николаевич Зыбин, сыгранный Станиславом Сухаревым – прост и наивен как Кандид. Честный человек, пытавшийся остаться собой, не поддавшийся следственной системе. Сухареву даже не надо было придумывать и играть характерность, Его Зыбин – единственный, кто не имеет характерности, диктующей поведение героя на сцене. Он искренен и правдив. И за него страшно, потому что он как будто пытается найти выход из лабиринта с кривыми зеркалами, при этом он измудряется в них не отразиться криво и искажённо, а мир кривых зеркал этого не любит.

Все остальные роли в спектакле построены на яркой характерности и оригинальной пластике героев. Будильники, размахивающие руками, бегающие по сцене (будильники – это следователи, которые будят обвиняемого, чтобы он в ходе допроса не заснул, это была такая изощрённая форма пытки), прокурор и следователь, почти вытанцовывающие свои «партии», студенты-юристы… Следователь Хрипушин – большой, сильный, Сергеем Олексяком сыгранный очень правдиво, им была сделан попытка показать, как человек, только что рассуждавший о Чарли Чаплине, вдруг превращается в зомбированную сволочь, ломающую другого человека, потому что у него работа такая. Великолепна Мадам Смерть (Катя Тенета, не стесняющаяся быть смешной, жуткой, при этом житейски узнаваемой). Актриса нашла для неё очень гротескный способ существования на сцене, и иногда казалось, что уже перебор, что такой просто не может быть, но ловлю себя на том, с удовольствием вспоминаю её походку, её косичку, её улыбку… Очень интересна Тамара в исполнении Александры Володиной-Фроленковой, для неё была найдена особая походка и манера держаться, и этот начинающий «инфант террибль» получился у актрисы очень страшным в своей убеждённости. В её первом монологе столько определённой правоты, столько жутковатого шарма… И, конечно же, Лина, Полина Юрьевна – умная, интеллигентная, с загадочной улыбкой (Ирина Качуро), любовь главного героя, которую тоже попытался затянуть в свой плен маховик следствия. Лина и Зыбин – почти идеальные герои, но отнюдь не голубые, они наполнены жизнью, но без гротеска, без преувеличения. И от этого становится за этих героев особенно страшно: они не умеют быть ходячими манекенами идеи, они нежны и искренни, и им здесь не место. Мадам Смерть тоже отказывается от гротескной характерности, когда уходит с работы в органах и переходит на службу в Дом литераторов, к нормальным людям.

Для меня самыми ценными в спектакле были те мгновения, когда время как будто замирало, когда возникало полное взаимопонимание между сценой и залом: например, в сцене, когда Роман Львович всё более увлекается Полиной и делает ей предложение, возникает пауза, такая настоящая, хорошая, целая жизнь в этой небольшой паузе, только взгляды, только дыхание зала, и бог знает, что в это мгновение успевает передумать зритель, какие струны души (извините за красивость и избитость слов) начинают звучать, и, наверное, эта пауза и есть настоящий театр. И такие мгновения возникали на сцене не один раз, за что я очень благодарна актёрам и режиссёру. Тогда, например, когда Тамара замирает, услышав на свой вопрос ответный вопрос Зыбина, переворачивающий её сознание с ног на голову, она задумывается, и наконец-то даже не о том, как заставить человека проявиться как «враг народа». Просто задумывается, и тогда опять пролетает «тихий ангел», и зал задумывается вместе с ней, и открывается окно в чужую душу…

И за это можно простить некоторый стилевой разнобой в актёрской игре, а хотелось бы, чтобы всё было идеально…

Так что напрасно уходили зрители в перерыве. Были в этом спектакле очень хорошие мгновения. Не говоря уже о том, что в целом он получился сильным. Когда-то точно найденное Юрием Домбровским определение «ненужные вещи» подразумевает всё лучшее, гуманистическое, что в нас есть, что делает нас людьми. И двери, выдуваемые сквозняками, – очень удачная находка в спектакле о стране, которая обдуваема ветрами, разрушаема ветрами перемен. Есть надежда, что задует нужный ветер, ветер чистый, свежий, и выдует всю дрянь напрочь. Если б не металлические стены и заборы, за которыми очень часто прячется какой-нибудь «Будильник», а «Будильники» имеют свойство размножаться. Клонированием, наверное.

Можно сказать, что возвращение Михаила Левитина в Одессу состоялось. И оно вполне удачно. Напрасно он боялся. Одесса – хороший город «с плохими привычками» (по словам Левитина перед премьерой), и одесситы, я думаю, тоже боялись, что всё обернётся пшиком. Но одесситы в массе своей не были разочарованы. Кроме тех, что поспешили уйти. Возможно, что это просто не их спектакль, не их тема. Let it be

Лилия Штекель